3.
--Я вот не понимаю…Ну вот почему мы, а?! Там же не лекартсва, а кирпичи. Однозначно!дальше
Мичман Кошкин со всего размаху пинает большой и тяжёлый контейнер с лекарствами, который нам предстоит своими силами доставить в колонию.
“Своими силами”, означает, что на границе системы Сирфа нас атаковали клингоны. Телепортатор и некоторые другие устройства вышли из строя. Нас двоих отправили на Сирфу 5, небольшую луну-колонию у газового гиганта, доставить лекарcтва. Попутно выяснилось, что на планете сезон дождей, и посадить шаттл в непосредственной близости от посёлка не представляется возможным. И вот, мы уже один час и пятнадцать минут стоим под проливным дождём, а перед нами, в глубокой луже, контейнер. Его едва удалось вытащить из шаттла, и я, как это ни странно, разделяю настроение моего спутника.
Да, я забыл сказать. Местность холмистая. И двигаться придётся в гору.
…
Я обнаружил интересную закономерность. Как говорил Шекспир, беды не приходят поодиночке, а сразу целыми армиями. Именно это твориться с нами уже пятую подряд миссию подобного толка: всё, что только может произойти, даже глубоко гипотетически, происходит, причём одновременно. Большинство природных и космических катаклизмов (сверхновые, астероидные пояса и так далее), в которых нам, так сказать, приходится “принимать непосредственное участие”, чётко совпадают по времени и месту с нападением клингонов или техническими неполадками на корабле. Причём такие неполадки никак не связаны с вышеназванными явлениями природы. Но они очень сильно затрудняют выполнение задания. Или попросту не дают защищаться при нападении.
Сейчас имеет место первый случай.
***
Дождь мешает. Нет, всё же, это слово не до конца отражает положение вещей.
--Ну,--толкая плечом контейнер, говорит мичман,--что ваша…вулканская логика предписывает делать в таких случаях? У вас, поди, таких дождей-то отродясь не было.
--Вулкан –планета-пустыня,--отвечаю я, безуспешно пытаясь сдвинуть ящик с места.
Мичман замолкает.
…
Проходит тридцать семь минут.
…
--Я не ездовая собака. И не ломовая лошадь. Я пилот космолёта,--бормочет Кошкин, вперемешку с неизвестным мне русскими словами. –Так говоришь, неразрешимых проблем не бывает, да? А вот эта?
Мы дружно упираемся в стенку ящика. Тот поддаётся.
--Я хотел сказать, что всегда есть…возможности…пути…решения проблем,--мои сапоги скользят в грязи, я не могу сделать ни шагу.
Упрямый ящик не сдаётся, как сказал бы капитан.
На секунду, Кошкин останавливается –отдышаться. Я продолжаю толкать “проблему” в гору; ящик довольно тяжел даже для меня.
--Эй, куда?!—мгновенно реагирует мичман. –Да повернись же!
Я не слушаю пилота. Я знаю, что он скажет сейчас. А кровь, не спросив моего на то согласия, приливает от напряжения к лицу, к ушам, и стучит в висках. Вот поэтому сейчас я не оборачиваюсь—иначе не избежать реплики о том, что я похож на зелёный сигнал светофора.
Мне удалётся дотолкать контейнер до середины склона. Русский, поскальзываясь в грязи, и бормоча под нос ругательства, догоняет меня, и мы вместе продолжаем путь в гору.
…
--…ездовые вулканцы—это перебор!—пыхтит Кошкин, ближе в вершине холма, за которым, судя по карте, должна быть колония. –Прям, как в старом земном мультике.
Я успеваю ещё раз про себя удивиться тому, как невовремя вышел из строя транспортатор, прежде, чем мы медленно съёзжаем в грязь вместе с контейнером. Весь проделланный прежде путь—“насмарку”, так, кажется, это называется.
Кошкин говорит по-русски что-то очень короткое, эмоциональное и, видимо, грубое. Я достаю коммуникатор.
--“Энтерпрайз”, приём…--больше ни слова я не успеваю сказать.
--Нет, лейтенант, телепорт не заработал!—мичман Гейл как всегда категорична. –Инженерам ещё часа полтора надо. Отбой. Извините.
Только причём тут “извините”, я так и не понял.
…
Даже на Земле я ни разу не попадал под такой дождь. Наша форма насквозь мокрая, она неприятно липнет к телу, в сапогах ощутимо переливается вода. Капли попадают в рот, в глаза. Не спасают даже дождевые плащи.
Не хочется признаваться, но мне холодно. Мне очень холодно. Меня уже начинает трясти крупной дрожью, и я никак не могу это скрыть. А Кошкин, в свою очередь, не может этого не заметить.
--Замёрз? Я вот тоже. Ну ничего, сейчас доставим нашу, хе, бандероль, и вволю отогреемся. Изнутри.
Я судорожно киваю. Хотя смутно сомневаюсь насчёт того, что “изнутри” может означать в данном контексте.
Нам удалось во второй раз добраться до вершины холма. И мы отдыхаем, подпирая спинами ящик. Дождь безжалостно барабанит по нашим головам и крышке контейнера.
--Слушай…я вот тут увидел путь…решения нашей проблемы…--медленно и загадочно говорит вдруг мичман. Потом подталкивает ящик и цепляется за него. Кивает мне:
--Давай, прыгай. Щас с ветерком домчим.
Кажется, я начинаю понимать…
Дорога вниз, с холма, занимает меньше минуты.
…
Ящик ударяется о камень, мы падаем в грязь. С трудом поднимаемся на ноги. Посёлок перед нами. И нас уже заметили.
---И-йеееес!!! –кричит Кошкин. –Спок, твою дивизию, мы добрались! –и он хлопает меня по плечу. Я молча киваю, и вдруг замечаю: дождь закончился…
Мичман Кошкин со всего размаху пинает большой и тяжёлый контейнер с лекарствами, который нам предстоит своими силами доставить в колонию.
“Своими силами”, означает, что на границе системы Сирфа нас атаковали клингоны. Телепортатор и некоторые другие устройства вышли из строя. Нас двоих отправили на Сирфу 5, небольшую луну-колонию у газового гиганта, доставить лекарcтва. Попутно выяснилось, что на планете сезон дождей, и посадить шаттл в непосредственной близости от посёлка не представляется возможным. И вот, мы уже один час и пятнадцать минут стоим под проливным дождём, а перед нами, в глубокой луже, контейнер. Его едва удалось вытащить из шаттла, и я, как это ни странно, разделяю настроение моего спутника.
Да, я забыл сказать. Местность холмистая. И двигаться придётся в гору.
…
Я обнаружил интересную закономерность. Как говорил Шекспир, беды не приходят поодиночке, а сразу целыми армиями. Именно это твориться с нами уже пятую подряд миссию подобного толка: всё, что только может произойти, даже глубоко гипотетически, происходит, причём одновременно. Большинство природных и космических катаклизмов (сверхновые, астероидные пояса и так далее), в которых нам, так сказать, приходится “принимать непосредственное участие”, чётко совпадают по времени и месту с нападением клингонов или техническими неполадками на корабле. Причём такие неполадки никак не связаны с вышеназванными явлениями природы. Но они очень сильно затрудняют выполнение задания. Или попросту не дают защищаться при нападении.
Сейчас имеет место первый случай.
***
Дождь мешает. Нет, всё же, это слово не до конца отражает положение вещей.
--Ну,--толкая плечом контейнер, говорит мичман,--что ваша…вулканская логика предписывает делать в таких случаях? У вас, поди, таких дождей-то отродясь не было.
--Вулкан –планета-пустыня,--отвечаю я, безуспешно пытаясь сдвинуть ящик с места.
Мичман замолкает.
…
Проходит тридцать семь минут.
…
--Я не ездовая собака. И не ломовая лошадь. Я пилот космолёта,--бормочет Кошкин, вперемешку с неизвестным мне русскими словами. –Так говоришь, неразрешимых проблем не бывает, да? А вот эта?
Мы дружно упираемся в стенку ящика. Тот поддаётся.
--Я хотел сказать, что всегда есть…возможности…пути…решения проблем,--мои сапоги скользят в грязи, я не могу сделать ни шагу.
Упрямый ящик не сдаётся, как сказал бы капитан.
На секунду, Кошкин останавливается –отдышаться. Я продолжаю толкать “проблему” в гору; ящик довольно тяжел даже для меня.
--Эй, куда?!—мгновенно реагирует мичман. –Да повернись же!
Я не слушаю пилота. Я знаю, что он скажет сейчас. А кровь, не спросив моего на то согласия, приливает от напряжения к лицу, к ушам, и стучит в висках. Вот поэтому сейчас я не оборачиваюсь—иначе не избежать реплики о том, что я похож на зелёный сигнал светофора.
Мне удалётся дотолкать контейнер до середины склона. Русский, поскальзываясь в грязи, и бормоча под нос ругательства, догоняет меня, и мы вместе продолжаем путь в гору.
…
--…ездовые вулканцы—это перебор!—пыхтит Кошкин, ближе в вершине холма, за которым, судя по карте, должна быть колония. –Прям, как в старом земном мультике.
Я успеваю ещё раз про себя удивиться тому, как невовремя вышел из строя транспортатор, прежде, чем мы медленно съёзжаем в грязь вместе с контейнером. Весь проделланный прежде путь—“насмарку”, так, кажется, это называется.
Кошкин говорит по-русски что-то очень короткое, эмоциональное и, видимо, грубое. Я достаю коммуникатор.
--“Энтерпрайз”, приём…--больше ни слова я не успеваю сказать.
--Нет, лейтенант, телепорт не заработал!—мичман Гейл как всегда категорична. –Инженерам ещё часа полтора надо. Отбой. Извините.
Только причём тут “извините”, я так и не понял.
…
Даже на Земле я ни разу не попадал под такой дождь. Наша форма насквозь мокрая, она неприятно липнет к телу, в сапогах ощутимо переливается вода. Капли попадают в рот, в глаза. Не спасают даже дождевые плащи.
Не хочется признаваться, но мне холодно. Мне очень холодно. Меня уже начинает трясти крупной дрожью, и я никак не могу это скрыть. А Кошкин, в свою очередь, не может этого не заметить.
--Замёрз? Я вот тоже. Ну ничего, сейчас доставим нашу, хе, бандероль, и вволю отогреемся. Изнутри.
Я судорожно киваю. Хотя смутно сомневаюсь насчёт того, что “изнутри” может означать в данном контексте.
Нам удалось во второй раз добраться до вершины холма. И мы отдыхаем, подпирая спинами ящик. Дождь безжалостно барабанит по нашим головам и крышке контейнера.
--Слушай…я вот тут увидел путь…решения нашей проблемы…--медленно и загадочно говорит вдруг мичман. Потом подталкивает ящик и цепляется за него. Кивает мне:
--Давай, прыгай. Щас с ветерком домчим.
Кажется, я начинаю понимать…
Дорога вниз, с холма, занимает меньше минуты.
…
Ящик ударяется о камень, мы падаем в грязь. С трудом поднимаемся на ноги. Посёлок перед нами. И нас уже заметили.
---И-йеееес!!! –кричит Кошкин. –Спок, твою дивизию, мы добрались! –и он хлопает меня по плечу. Я молча киваю, и вдруг замечаю: дождь закончился…