spoilerhound
Действительно интересных.
Часть первая
Часть вторая
Часть первая
09.07.2012 в 20:02
Пишет anna_iva:"Генрих IV", часть 1, ВВС, 2012.
Ну, это определенно тот случай, когда звёзды сошлись. Даже скорее на крейсерской скорости неслись друг к другу и столкнувшись шарахнули так, что событие состоялось.
читать дальшеИзумительное визуальное решение фильма. С нарочитым отказом от ярких, праздничных тонов - холодная, серо-черная гамма королевского дворца и поля боя; бордово-коричневая, даже по сути "цвета теплой грязи" атмосфера "Кабаньей головы".
Художники по костюмам и гриму такое ощущение что просто влюблены в своих персонажей.
А персонажи удались все. Это, наверное, тот случай, когда интерпретация пьесы полностью совпала с моим её восприятием во время чтения.
Генри Хотспур - актер не просто играет какой-то возможный образ, а именно тот характер, манеры, личность, которую описывают в тексте пьесы те, кто видит его со стороны. Ни одной фальшивой ноты, ни одного слова мимо.
Мишель Докери в роли его Кэт великолепна. Тот случай, когда её обычная отрицательная химия с партнёром сыграла на пользу роли. Только такая Кэт могла завладеть чувствами Хотспура, только такая могла дать ему счастье в семейной жизни, где каждый день поле боя.
Фальстаф просто изумителен. Это лучшее воплощение роли из всех, что я видела. Я его таким видела, когда читала пьесу.
Да, это мерзкий, лживый, жадный и завистливый старикашка. Но человек. В нём всё ещё есть, пусть и сдыхающие в муках, остатки добродетелей. Они едва дышат, поскольку он их увлеченно душит, травит и пинает ногами, но проявление им человечности имеет тем более сильный эффект.
Король Генрих IV в исполнении Айронса дивно хорош. Но это ещё не ультра-си, которая должна прозвучать во второй части.
Он убедителен во всем с самого начала фильма. Нельзя сказать, что это человек раздавленный короной, как его предшественник, но измученный и глубоко раненный - да.
И самая глубока из его ран - сын, принц Хэл. Король в какой-то мере признается себе, что корона имеет отношение к тому, что их отношения практически разрушены. Но ему не хватает смелости принять окончательную правду, которая проходит невысказанным рефреном через всю историю - отец, я не хочу твоей короны и твоей судьбы. И это именно то, что гонит Хэла прочь из дворца в кабаки и притоны.
Существует миллион и один вариант трактовки практически любой роли. У роли принца Хэла было два классических образца - принц сэра Лоурэнса и принц сэра Кеннета. Сейчас уже вполне можно сказать, что есть третий Хэл обеспечивший себе место в истории шекспириады - принц Тома Хиддлстона.
Бессмысленно проводить сравнения кто сыграл лучше, точнее, вдохновенне принца из этой троицы. Но есть одно значительно различие. Оливье и Бранна великие мастера драматического слова. Мощные голоса позволяют использовать речь буквально как музыкальный инструмент, который из текста создаёт просто таки симфонию. Хиддлстон в этом отношении одарён скорее альтернативно, ему природой дан голос играющий на самых глубоко запрятанных нервных окончаниях слушателей/зрителей. И это тоже во многом определяет его игру.
Томас большой любитель порадовать фанатов иногда несколько банальными, но очень искренними и позитивными высказываниями. Но время от времени он бьет не бровь, а в глаз. Когда он рассказывал о своих отношениях с работами Шекспира, то самым фантастическим называл момент эврики, когда за словами Барда вдруг понимаешь, ощущаешь те живые эмоции, которые он зашифровал словами в стихах.
Так вот у Хиддлстона получилось.
Его принц Хэл это не фейерверк блестящих монологов и диалогов, это живые эмоции человека, с которого снята обычная, повседневная защита от окружающих для удовольствия наблюдающей за ним публики.
Образ веселого, беззаботного парня был оставлен за бортом сразу, с первых кадров. Проход Хэла по трактиру - это как движение инородного тела по живому организму. Он тут чужой, это очевидно как белый день за окном. Но почему он тут? Ответ дают сразу же, когда Хэл выходит из трактира и начинается внутренний монолог о погубленной репутации. На лицо принца не то что тень падает, из него буквально испаряется жизнь. Каждый шаг в сторону противоположную трактиру - это движение навстречу тому, что в прямом смысле слова высасывает из него жизнь. Обречённость - единственное, что приходит в голову когда видишь его лицо.
Так что он будет спешить возвратиться в "Кабанью голову" не только потому, что его там все любят и к нему там нет завышенных требований, а потому что там можно притвориться хотя бы на время, что впереди его не ждёт участь, которую он принять не готов.
Смены настроения Хэла из всего окружения принца в таверне замечает только Фальстаф. Не имея большого ума, но обладая достаточной хитростью и наблюдательностью, Джек Фальстаф быстро смекает, что из состояния мрачного депресняка Хэла гарантированно вырывает едкая шутка, дерзкая выходка или сумасбродство на грани фола. А ещё он примечает, кто принц проявляет к нему привязанность в максимальной степени когда Фальстафу удаётся развеселить принца и выдернуть из темной тучи депрессии. На этом фундаменте, собственно, и строятся их отношения.
Но Фальстаф не был бы Фальстафом, если бы дело ограничилось только сочувствием к будущему королю Англии. Отсутствие глубокого ума толкает Фальстафа всё чаще и чаще напоминать Хэлу, что тот его должник - эй, я люблю тебя, парень; моя дружба бережёт тебя от мрачных мыслей, так что когда станешь королём, то не забудь отблагодарить Джека Фальстафа за его приязнь и доброту.
Хэл Хиддлстона прекрасно понимает, что за человек Фальстаф, но на доброту может отвечать только добротой. Он замечает злобные взгляды Джека, когда тот зол или считает, что его обошли. Он знает, что Фальстафу ничего не стоит оболгать и оговорить его. Но для принца это всё входит в правила игры. Для принца притон - это продолжение игровой площадки, где он не доиграл, а теперь ещё и прячется от судьбы в лице короны, пока лежащей на голове отца.
Даже понимая какое отребье Джек Фальстаф и его окружение, он даёт им шанс на честную жизнь, когда даёт им должности в армии во время подавления мятежа Перси. Но Фальстаф остаётся верен себе, и после недолгих, но всё же имевших место быть душевных метаний, он не просто показывает себя трусом на поле боя, но ещё и крадёт у принца победу над Хотспуром. Этот гениально сыгранный актёрами эпизод заканчивается практически слышимым надрывом нити отношений, связывающих Фальстафа и Хэла. Он слышится в горьком смехе Хэла, который никогда раньше не смеялся с горечью над шутками Фальстафа.
И ирония ситуации в том, что к Фальстафу и его компании принца Генриха Уэльского толкнул родной отец, Генрих IV.
В их сцене где отец задаёт сыну головомойку вскрываются разом все нарывы, которыми усеяны отношения Генрихов.
Паранойя отца распространяется не только на страх заговоров и потерю короны. Его мучает осознание несоответствия - он узурпировал трон, не имея на него ни законных прав, ни божьей воли на то. Все эти страхи сублимируются в мощный посыл - если я не король по происхождению и закону, то король во всех иных отношениях. И это в первую очередь касается манер, поведения на публике, понятий дозволенного и не дозволенного, и ещё много другого. Хэл его старший сын и наследник, и весь этот столб атмосферного давления висит над ним с самого детства, выжимая из него жизнь. И Хиддлстон просто потрясающе отыгрывает эту историю в тех моментах, когда при нём упоминают короля или двор. В одно мгновение он превращается в человека, которому сказали, что жить ему осталось до утра. И как приговоренный к смерти, он пытается в остатки этой ночи впихнуть то, чего не успеет уже никогда сделать. Смех, вино, женщины, озорство.
В этом контексте сцена ограбления пилигримов, а потом Фальстафа обыграна просто потрясающе. Я ржала как гиена. И то, что последовало дальше захватывает не меньше. Хэл настолько полон жизни и любви к ней, что во всех его бедокурствах и затеях нет ни злобы, ни намерения причинить вред. Всё это безудержное прославление радостей жизни. Которому придёт очень скорый конец.
Принц это не просто понимает, а знает, но как будто продолжает повторять себе - я не готов, я все еще не готов. Это продолжается до разговора с отцом, где у того уже нет сил изображать перед сыном несгибаемого и величественного короля. Хэл видит перед собой смертельно уставшего и больного отца, который в отчаянии от того, что не с кем разделить ношу, ставшую для него непосильною.
В этот момент Хэл действует под влиянием искреннего порыва и клянётся отцу, что сделает всё в его силах, чтобы покончить с назревающей гражданской войной и ставит голову Хотспура тому залогом. Принц слово сдержит. Но искушение дважды войти в ту же реку не поборет. Чтобы понять, что пути назад уже нет, он вернется в "Кабанью голову" и ещё раз назовёт сэра Фальстафа другом, в последний раз.
Я ещё не раз буду заходится в припадках фангерлизма на тему этой части хроники. И ещё не раз её пересмотрю. И даже возможно появятся какие-то мысли, ускользнувшие при первом просмотре.
И за это спасибо всем, кто придумал, создал и дал нам этот проект.
URL записиНу, это определенно тот случай, когда звёзды сошлись. Даже скорее на крейсерской скорости неслись друг к другу и столкнувшись шарахнули так, что событие состоялось.
читать дальшеИзумительное визуальное решение фильма. С нарочитым отказом от ярких, праздничных тонов - холодная, серо-черная гамма королевского дворца и поля боя; бордово-коричневая, даже по сути "цвета теплой грязи" атмосфера "Кабаньей головы".
Художники по костюмам и гриму такое ощущение что просто влюблены в своих персонажей.
А персонажи удались все. Это, наверное, тот случай, когда интерпретация пьесы полностью совпала с моим её восприятием во время чтения.
Генри Хотспур - актер не просто играет какой-то возможный образ, а именно тот характер, манеры, личность, которую описывают в тексте пьесы те, кто видит его со стороны. Ни одной фальшивой ноты, ни одного слова мимо.
Мишель Докери в роли его Кэт великолепна. Тот случай, когда её обычная отрицательная химия с партнёром сыграла на пользу роли. Только такая Кэт могла завладеть чувствами Хотспура, только такая могла дать ему счастье в семейной жизни, где каждый день поле боя.
Фальстаф просто изумителен. Это лучшее воплощение роли из всех, что я видела. Я его таким видела, когда читала пьесу.
Да, это мерзкий, лживый, жадный и завистливый старикашка. Но человек. В нём всё ещё есть, пусть и сдыхающие в муках, остатки добродетелей. Они едва дышат, поскольку он их увлеченно душит, травит и пинает ногами, но проявление им человечности имеет тем более сильный эффект.
Король Генрих IV в исполнении Айронса дивно хорош. Но это ещё не ультра-си, которая должна прозвучать во второй части.
Он убедителен во всем с самого начала фильма. Нельзя сказать, что это человек раздавленный короной, как его предшественник, но измученный и глубоко раненный - да.
И самая глубока из его ран - сын, принц Хэл. Король в какой-то мере признается себе, что корона имеет отношение к тому, что их отношения практически разрушены. Но ему не хватает смелости принять окончательную правду, которая проходит невысказанным рефреном через всю историю - отец, я не хочу твоей короны и твоей судьбы. И это именно то, что гонит Хэла прочь из дворца в кабаки и притоны.
Существует миллион и один вариант трактовки практически любой роли. У роли принца Хэла было два классических образца - принц сэра Лоурэнса и принц сэра Кеннета. Сейчас уже вполне можно сказать, что есть третий Хэл обеспечивший себе место в истории шекспириады - принц Тома Хиддлстона.
Бессмысленно проводить сравнения кто сыграл лучше, точнее, вдохновенне принца из этой троицы. Но есть одно значительно различие. Оливье и Бранна великие мастера драматического слова. Мощные голоса позволяют использовать речь буквально как музыкальный инструмент, который из текста создаёт просто таки симфонию. Хиддлстон в этом отношении одарён скорее альтернативно, ему природой дан голос играющий на самых глубоко запрятанных нервных окончаниях слушателей/зрителей. И это тоже во многом определяет его игру.
Томас большой любитель порадовать фанатов иногда несколько банальными, но очень искренними и позитивными высказываниями. Но время от времени он бьет не бровь, а в глаз. Когда он рассказывал о своих отношениях с работами Шекспира, то самым фантастическим называл момент эврики, когда за словами Барда вдруг понимаешь, ощущаешь те живые эмоции, которые он зашифровал словами в стихах.
Так вот у Хиддлстона получилось.
Его принц Хэл это не фейерверк блестящих монологов и диалогов, это живые эмоции человека, с которого снята обычная, повседневная защита от окружающих для удовольствия наблюдающей за ним публики.
Образ веселого, беззаботного парня был оставлен за бортом сразу, с первых кадров. Проход Хэла по трактиру - это как движение инородного тела по живому организму. Он тут чужой, это очевидно как белый день за окном. Но почему он тут? Ответ дают сразу же, когда Хэл выходит из трактира и начинается внутренний монолог о погубленной репутации. На лицо принца не то что тень падает, из него буквально испаряется жизнь. Каждый шаг в сторону противоположную трактиру - это движение навстречу тому, что в прямом смысле слова высасывает из него жизнь. Обречённость - единственное, что приходит в голову когда видишь его лицо.
Так что он будет спешить возвратиться в "Кабанью голову" не только потому, что его там все любят и к нему там нет завышенных требований, а потому что там можно притвориться хотя бы на время, что впереди его не ждёт участь, которую он принять не готов.
Смены настроения Хэла из всего окружения принца в таверне замечает только Фальстаф. Не имея большого ума, но обладая достаточной хитростью и наблюдательностью, Джек Фальстаф быстро смекает, что из состояния мрачного депресняка Хэла гарантированно вырывает едкая шутка, дерзкая выходка или сумасбродство на грани фола. А ещё он примечает, кто принц проявляет к нему привязанность в максимальной степени когда Фальстафу удаётся развеселить принца и выдернуть из темной тучи депрессии. На этом фундаменте, собственно, и строятся их отношения.
Но Фальстаф не был бы Фальстафом, если бы дело ограничилось только сочувствием к будущему королю Англии. Отсутствие глубокого ума толкает Фальстафа всё чаще и чаще напоминать Хэлу, что тот его должник - эй, я люблю тебя, парень; моя дружба бережёт тебя от мрачных мыслей, так что когда станешь королём, то не забудь отблагодарить Джека Фальстафа за его приязнь и доброту.
Хэл Хиддлстона прекрасно понимает, что за человек Фальстаф, но на доброту может отвечать только добротой. Он замечает злобные взгляды Джека, когда тот зол или считает, что его обошли. Он знает, что Фальстафу ничего не стоит оболгать и оговорить его. Но для принца это всё входит в правила игры. Для принца притон - это продолжение игровой площадки, где он не доиграл, а теперь ещё и прячется от судьбы в лице короны, пока лежащей на голове отца.
Даже понимая какое отребье Джек Фальстаф и его окружение, он даёт им шанс на честную жизнь, когда даёт им должности в армии во время подавления мятежа Перси. Но Фальстаф остаётся верен себе, и после недолгих, но всё же имевших место быть душевных метаний, он не просто показывает себя трусом на поле боя, но ещё и крадёт у принца победу над Хотспуром. Этот гениально сыгранный актёрами эпизод заканчивается практически слышимым надрывом нити отношений, связывающих Фальстафа и Хэла. Он слышится в горьком смехе Хэла, который никогда раньше не смеялся с горечью над шутками Фальстафа.
И ирония ситуации в том, что к Фальстафу и его компании принца Генриха Уэльского толкнул родной отец, Генрих IV.
В их сцене где отец задаёт сыну головомойку вскрываются разом все нарывы, которыми усеяны отношения Генрихов.
Паранойя отца распространяется не только на страх заговоров и потерю короны. Его мучает осознание несоответствия - он узурпировал трон, не имея на него ни законных прав, ни божьей воли на то. Все эти страхи сублимируются в мощный посыл - если я не король по происхождению и закону, то король во всех иных отношениях. И это в первую очередь касается манер, поведения на публике, понятий дозволенного и не дозволенного, и ещё много другого. Хэл его старший сын и наследник, и весь этот столб атмосферного давления висит над ним с самого детства, выжимая из него жизнь. И Хиддлстон просто потрясающе отыгрывает эту историю в тех моментах, когда при нём упоминают короля или двор. В одно мгновение он превращается в человека, которому сказали, что жить ему осталось до утра. И как приговоренный к смерти, он пытается в остатки этой ночи впихнуть то, чего не успеет уже никогда сделать. Смех, вино, женщины, озорство.
В этом контексте сцена ограбления пилигримов, а потом Фальстафа обыграна просто потрясающе. Я ржала как гиена. И то, что последовало дальше захватывает не меньше. Хэл настолько полон жизни и любви к ней, что во всех его бедокурствах и затеях нет ни злобы, ни намерения причинить вред. Всё это безудержное прославление радостей жизни. Которому придёт очень скорый конец.
Принц это не просто понимает, а знает, но как будто продолжает повторять себе - я не готов, я все еще не готов. Это продолжается до разговора с отцом, где у того уже нет сил изображать перед сыном несгибаемого и величественного короля. Хэл видит перед собой смертельно уставшего и больного отца, который в отчаянии от того, что не с кем разделить ношу, ставшую для него непосильною.
В этот момент Хэл действует под влиянием искреннего порыва и клянётся отцу, что сделает всё в его силах, чтобы покончить с назревающей гражданской войной и ставит голову Хотспура тому залогом. Принц слово сдержит. Но искушение дважды войти в ту же реку не поборет. Чтобы понять, что пути назад уже нет, он вернется в "Кабанью голову" и ещё раз назовёт сэра Фальстафа другом, в последний раз.
Я ещё не раз буду заходится в припадках фангерлизма на тему этой части хроники. И ещё не раз её пересмотрю. И даже возможно появятся какие-то мысли, ускользнувшие при первом просмотре.
И за это спасибо всем, кто придумал, создал и дал нам этот проект.
Часть вторая
16.07.2012 в 21:55
Пишет anna_iva:"Генрих IV", часть 2, ВВС, 2012.
Вторая часть "Генриха IV" довольно сложная для постановки пьеса. Дело в том, что писалась она по сути ради двух монологов короля Генриха IV и его прощального диалога с сыном. И хотя это довольно значительные куски пьесы, до полноценной постановки еще надо где-то около 2/3 текста.
Но Ричард Эйр сумел так искусно нарезать сцены и так умело их перетасовать, что получилась хоть и отличающаяся по стилю от первой части, но совершенная в своем роде история.
читать дальше Остапа несло...В первую очередь, конечно же, стоит говорить об Айронсе и его короле Генрихе IV.
После завершения второй части его образ и образ созданный Рори Киннером сошлись у меня и пазл сложился.
Несомненно, что все три режиссера обсуждали свои видения пьес, и в чем-то пришли к соглашению, поскольку при очевидных различиях в стилистике и визуализации, в первых трёх частях есть общность ценностей, на которых основаны истории.
Шекспировское "весь мир театр, а люди в нём актёры" - стало буквальным руководством по применению, так сказать.
Каким человек видит себя, как внутренние ощущения и убеждения определяют его поведение - такую роль по жизни он играет. И король - это не более чем роль, с одной стороны. Но с другой, именно та роль, судить о которой берутся все, ибо исполняющий её и стоит надо всеми, и открыт для уничижительной критики любого.
Мы видели роль короля в исполнении Ричарда II. Он, пожалуй, ближе всех подошёл к пониманию того, насколько эта роль определяет форму бытия для того, кто за неё берётся. Но с содержанием у него были больше проблемы. Так что зрители его перфоманса увидели уродливые кривляния, хотя чувства в них вкладывались самые настоящие. Просто оказалось, что Ричард бездарныйактёр король.
Генрих Болингброк Рори Киннера имел всё для того, чтобы стать достойным королём. Он честен, он умен, у него есть совесть и нравственность. Однако у него нашлась роковая слабость - он оказался слишком сильной и цельной личностью. Став узурпатором и по сути лишив жизни Ричарда, он не смог себе этого простить. Он научился лицемерить, лукавить, быть безжалостным и беспощадным, превращаясь в Генриха Айронса. Но научившись всему этому, он не смог перестать быть честным перед самим собой. Будь он человеком слабым, малодушным, то сумел бы убедить себя, что все случившееся только на благо. Тем более, что так оно и было на самом деле. Но нравственный аспект. Куда от него деваться?
Айронс играет трагедию человека, который был да и сам себя считал вполне достойной личностью, но поддавшись слабости он совершает те поступки, которые никому не смог бы простить. В том числе и самому себе. Этот Генрих IV достаточно умен и честен с собою, чтобы не устраивать фарс как Ричард, и не ломать комедию, строя из себя мученика. Он каждый день наказывает сам себя, изнуряя работой и обязанностями, но все равно не видит выхода. Он ищет искупления, но оно для него не возможно в его собственном восприятии того, что произошло. Последний свой шанс он видит в сыне, который получит корону законным путем, не забрызганную кровью и своим правлением искупит вину отца. Но этот шанс - последние проблески угасающего разума. В моменты помутнения отношения Генриха IV и короны - это уже чистая патология и паранойя. Все страхи, подавляемые годами, взлелеиваемые в минуты отчаяния и раскаяния, вырываются наружу. В последние минуты жизни, сын видит в отце безумца. А потом - короля. И вот слияние в одну личность безумца и короля дают ему наконец-то возможность поговорить просто с отцом, с человеком. Попрощаться с ним и дать ему то, чего он желает больше всего - успокоение души.
Так что можно сказать, что роль короля хотя и была по плечу Генриху Болингброку, она разрушила его как личность и чуть не уничтожила его бессмертную душу.
Король умер. Да здравствует король!
И вот следующий претендент на роль.
Надо сказать, что во второй части принц Хэл был как бы сдвинут в перспективу с первого плана. Собственно, режиссёр еще в самом начале первой части довольно ярко обрисовал, скажем так, внутренние намерения будущего короля и его состояние как личности.
Так что сказать что-то новое о Хэле было сложно. Потому режиссер высказался лаконично, но очень чётко где надо добавил оттенков, отчего образ приобрел законченную выпуклость и завершенность.
Стало очевидно то, на что в первой части были только даны намёки - Хэл истинный сын своего отца.
Та дистанция, которую он даже не напрягаясь держал с толпой в "Кабаньей голове" внезапно стала буквально осязаемой. Полное осознание своего предназначения и своей роли в грядущих событиях, и основанное на этом самосознание и самоопределение, не терпящее панибратства или пренебрежения.
Первая очень яркая вспышка всего этого возникает на экране, когда Хэл с ледяным лицом спрашивает у Пойнса, правда ли что тот даже заикался о возможности брака Хэла и его сестры Нэл.
Оба парня практически в чем мать родила сидят посреди парильни, и тут поднимается тема оскорбления королевского величия. Должно быть смешно. Но не смешно ни разу. От выражения лица Хэла не хороший мороз по коже пробирает. И сама ситуация не смотря на то, что всё в ней предполагает нелепость и возможность обратить происходящее в шутку, остаётся смертельно серьёзной. И это все исключительно на игре Хиддлстона. Его принц не пыжится как Ричард, не прилагает сверх-усилия чтобы быть королём как отец, он есть принц. В дурацкой обстановке, без портков, но долбанный принц, под взглядом которого Пойнс съёживается, хотя минуту назад довольно дерзко обсуждал с ним опасные темы.
Казалось бы крохотная волна, поднятая письмом Фальстафа, медленно поднимается в цунами, когда Хэл и Пойнс пробираются на чердак "Кабаньей Головы". Сцена юмористическая и принц получает искренне удовольствие от совершаемой шалости. Но, черт возьми, он опять и снова остаётся принцем! И когда он проваливается сквозь гнилые перекрытия в комнату Фальстафа - а это безумно смешно, я ржала как гиена - он сохраняет все королевское величие, в котором не сомневаешься вот ну не секунды. Вот как можно упасть сквозь потолок на старого дурня с проституткой и при этом держаться не просто как король, а именно королём?! Диссонанс дурацкой, смехотворной ситуации с тем как держится и как говорит Хэл, даёт просто фантастический эффект. Это как смеяться, когда тебе вилку в руку вгоняют или плакать, когда щекочут. Потрясающе.
Тут небольшое лирическое отступление к тому, с каким мастерством режиссер использует точные мелочи. Как например дремлющие на посту, но подтягивающиеся гвардейцы при звуке шагов короля - это значит, что у них это уже вошло в привычку! Они просыпаются от его шагов, поскольку это происходит из ночи в ночь. Так вот, принц Хэл в первой части отказывается читать письма и бумаги, которые ему подают в "Кабаньей голове". А время от времени как будто устало потирает то глаза, то переносицу. И тут режиссер добавляет сцену, где Хэл при свечах поздней ночью читается какие-то то ли своды законов, то ли исторические хроники и делает записи. После этой сцены невольно возвращаешься назад, к самой первой сцене короля Генриха IV в первой части - король с трудом, близоруко напрягая глаза читает письмо о победе над Дунканом. Король щуриться, ему сложно разбирать слова. Зрением он заплатил за долгие часы работы по ночам. И выходит что Хэл не хочет, чтобы кто-то знал о том, что его собственно зрение тоже уже сдаёт. Он не может разобрать каракули в плохо освещенных комнатах "Кабаньей головы".
Последний, сокрушительный удар волны поднятого цунами наносится после коронации, когда Фальстаф дерзает обратить к королю - даже вот так "к КОРОЛЮ" - запанибрата. К нему поворачивается тот, кем безуспешно пытался стать Ричард и быть Генрих IV. Это король, каким его хотел видеть Шекспир.
Но Шекспир не был бы Шекспиром, а Эйр был бы не важнецким режиссером, если бы они не подчеркнули, что даже если в кое в ком сложно понять где заканчивается простой смертный и начинается король, это все таки роль. Её исполняет живой человек. Потому лучшая сцена всей пьесы вообще, это Хэл у постели умирающего отца и их прощание.
Удивительнее всего, что при всей естественности проявления королевского величия у Хэла, корону у отца он берет как какой-то простой, никчемный металлический обруч. Одевает его без трепета и придыхания, а потом вообще начинает плакать, без всякой грации и стеснений. В этот момент он просто сын, потерявший отца, так и не успевший с ним проститься. И остается этим сыном через весь безумный, сбивчивый последний монолог отца. В эти последние минуты жизни, принц и король просто отец и сын, и когда сын понимает наконец-то отца, они опять становятся принцем и королем. Потому что только став принцем, сын может дать уйти отцу с миром.
И это, собственно, последний раз, когда мы видим Генриха Ланкастера, сына Генриха Болингброка. Когда через несколько часов он будет с приязнью шутить с братьями, мальчики будут видеть перед собой короля. На их брата роль короля села как влитая. Он больше никогда не будет просто человеком перед другим смертным.
Первой "жертвой" Генриха V в прямом и переносном смысле стал Фальстаф. Саймон Рассел Бил довёл роль до логического завершения гениально. Фальстаф как будто всё тот же Фальстаф - так же жаден, бесчестен и хитёр. Но в нём, как в умирающем короле - и это, скорее всего, не случайная параллель - личность разрывается на две части. Одна из них - старый, усталый, больной философ. Другая - законченный негодяй, который плюнет на всех и на вся, лишь бы урвать кусок побольше. И вот эти две части его личности движутся в противоположным направлениях. Старик-философ все печальнее. Подлец все ненасытнее и циничнее.
Как для Генриха IV последним всплеском сил стал ужас от того, что случилось то, чего он боялся всю свою жизнь, и на поверхность выплеснулось все дурное и ужасное, что скопилось в душе за долгие годы, так Фальстафа толкнуло в последний рывок известие о смерти короля и вставшие перед глазами горы злата, как возможность реализовать самую заветную мечту жизни. Но если король излив из души смрад нашёл утешение и прощение на руках сына, то Фальстаф можно сказать в своих пороках захлебнулся и некому оказалось протянуть руку ему.
Практически все второстепенный роли в фильме были отыграны ничуть не слабее, чем основные.
Жещины Перси, отправившие своего последнего оставшегося в живых мужчину в Шотландию.
Честная проститутка Долли и ее хозяйка миссис Квикли.
Совершенно волшебный мальчик-паж при Фальстафе.
Судья Шаллоу и его кузен Сайленс.
Единственный, кто пожалуй произвел плохое впечатление - принц Джон. Вот пока он молчит и печально хмурит бровки, то довольно приятное оставляет впечатление о себе. Но стоит ему начать "играть"... У него мышцы лица как будто из под контроля выходят. Он так старается передать то, что называют "гаммой эмоций", что на лице у него образуется палитра этих эмоций, только которая побывала в руках неаккуратного художника. И он абсолютно не умеет контролировать голос, как будто для театральной сцены никогда не готовился.
Помимо игры актёров было множество невероятно интересных постановочных находок.
Все тот же проход короля в тронный зал или пролёт Хэла сквозь потолок.
В той же сцене с потолком очень неожиданно Эйр решил судьбу Пойнса. Пойнс довольно интересный и загадочный персонаж, его можно трактовать и так, и этак - от брата-бастарда Хэла до телохранителя, приставленного папой-королем.
Но вот у Эйра, когда Хэл и Пойнс подслушивают откровение Фальстафа, у Пойнса горят глаза и беспокойно постукивают пальцы. Он похож на азартного игрока, готового сорвать банк или отчаянного охотника, которые мысленно подталкивает редкую добычу сделать еще один шаг в ловушку, которая в ту же секунду захлопнется. И вот когда Хэл заканчивает словесную порку Фальстафа, Пойнс выходит с принцем за дверь, но не раньше чем бросает удовлетворенный и торжествующий взгляд на Фальстафа. У него на лице нет обычной издевательской усмешки, даже собственно презрения нет. Это взгляд победителя. А потом он исчезает. Почему?
Если вернуться к самому началу фильмы, то поведение Пойнса выглядит намного более странным, чем казалось тогда. Он довольно свободно держится с принцем, но ни разу в отличие от того же Фальстафа не переходит границы принц/все остальные смертные. Проявляя полное понимание в том, что любит и чего терпеть не может принц, Пойнс тем не менее позволяет себе манипулировать принцем. Он очень хитро поворачивает ситуации и играет словами, подставляя под удар Фальстафа. Именно его идеей было ограбить Фальстафа после ограбления паломников. И именно он предложил еще и высмеять Фальстафа после этого. Его удар практически достиг цели - Фальстаф был взбешён и почти наговорил принцу дерзостей, которые тот ему никогда бы не простил. Второй удар Пойнс нанёс, когда порывшись в карманах Фальстафа выудил оттуда долговые расписки и устроил из этого целое юмористическое представление, зло смеясь над Джеком. И опять Фальстаф чуть не сорвался. Бог любит троицу, и в третий раз Пойнс не промахнулся. Он придумал вариант, при котором у Фальстафа не будет возможности обратить все в шутку до тех пор, пока он не выскажется до самого конца. Наконец-то все сложилось как того Пойнс и добивался. Результатом его усилий стал арест Фальстафа и его подельников. Так кто же такой Пойнс? - Человек короля. Не лично преданный Генриху IV дворянин или выбившийся в люди простолюдин, а тот, кто стоит на защите короны. Фальстаф угрожал короне - Пойнс его уничтожил. И как безликий и безымянный рок исчез до следующего раза, когда его служба будет нужна короне.
Точно такой же человек короля - Верховный судья. Как он служил Генриху IV, так он будет служить Генриху V, которого в бытность последнего принцем упёк в Тауэр за то, что тот разбил ему лицо при исполнении служебных обязанностей.
Они все служат короне, а больше всего ей служит сам король - Генрих V. Его очередь сыграть роль в этом странном симбиозе земного и небесного, человеческого и божественного, когда живая плоть становится единым целым с металлическим обручем, имеющим страшную силу когда называется "короной".
URL записиВторая часть "Генриха IV" довольно сложная для постановки пьеса. Дело в том, что писалась она по сути ради двух монологов короля Генриха IV и его прощального диалога с сыном. И хотя это довольно значительные куски пьесы, до полноценной постановки еще надо где-то около 2/3 текста.
Но Ричард Эйр сумел так искусно нарезать сцены и так умело их перетасовать, что получилась хоть и отличающаяся по стилю от первой части, но совершенная в своем роде история.
читать дальше Остапа несло...В первую очередь, конечно же, стоит говорить об Айронсе и его короле Генрихе IV.
После завершения второй части его образ и образ созданный Рори Киннером сошлись у меня и пазл сложился.
Несомненно, что все три режиссера обсуждали свои видения пьес, и в чем-то пришли к соглашению, поскольку при очевидных различиях в стилистике и визуализации, в первых трёх частях есть общность ценностей, на которых основаны истории.
Шекспировское "весь мир театр, а люди в нём актёры" - стало буквальным руководством по применению, так сказать.
Каким человек видит себя, как внутренние ощущения и убеждения определяют его поведение - такую роль по жизни он играет. И король - это не более чем роль, с одной стороны. Но с другой, именно та роль, судить о которой берутся все, ибо исполняющий её и стоит надо всеми, и открыт для уничижительной критики любого.
Мы видели роль короля в исполнении Ричарда II. Он, пожалуй, ближе всех подошёл к пониманию того, насколько эта роль определяет форму бытия для того, кто за неё берётся. Но с содержанием у него были больше проблемы. Так что зрители его перфоманса увидели уродливые кривляния, хотя чувства в них вкладывались самые настоящие. Просто оказалось, что Ричард бездарный
Генрих Болингброк Рори Киннера имел всё для того, чтобы стать достойным королём. Он честен, он умен, у него есть совесть и нравственность. Однако у него нашлась роковая слабость - он оказался слишком сильной и цельной личностью. Став узурпатором и по сути лишив жизни Ричарда, он не смог себе этого простить. Он научился лицемерить, лукавить, быть безжалостным и беспощадным, превращаясь в Генриха Айронса. Но научившись всему этому, он не смог перестать быть честным перед самим собой. Будь он человеком слабым, малодушным, то сумел бы убедить себя, что все случившееся только на благо. Тем более, что так оно и было на самом деле. Но нравственный аспект. Куда от него деваться?
Айронс играет трагедию человека, который был да и сам себя считал вполне достойной личностью, но поддавшись слабости он совершает те поступки, которые никому не смог бы простить. В том числе и самому себе. Этот Генрих IV достаточно умен и честен с собою, чтобы не устраивать фарс как Ричард, и не ломать комедию, строя из себя мученика. Он каждый день наказывает сам себя, изнуряя работой и обязанностями, но все равно не видит выхода. Он ищет искупления, но оно для него не возможно в его собственном восприятии того, что произошло. Последний свой шанс он видит в сыне, который получит корону законным путем, не забрызганную кровью и своим правлением искупит вину отца. Но этот шанс - последние проблески угасающего разума. В моменты помутнения отношения Генриха IV и короны - это уже чистая патология и паранойя. Все страхи, подавляемые годами, взлелеиваемые в минуты отчаяния и раскаяния, вырываются наружу. В последние минуты жизни, сын видит в отце безумца. А потом - короля. И вот слияние в одну личность безумца и короля дают ему наконец-то возможность поговорить просто с отцом, с человеком. Попрощаться с ним и дать ему то, чего он желает больше всего - успокоение души.
Так что можно сказать, что роль короля хотя и была по плечу Генриху Болингброку, она разрушила его как личность и чуть не уничтожила его бессмертную душу.
Король умер. Да здравствует король!
И вот следующий претендент на роль.
Надо сказать, что во второй части принц Хэл был как бы сдвинут в перспективу с первого плана. Собственно, режиссёр еще в самом начале первой части довольно ярко обрисовал, скажем так, внутренние намерения будущего короля и его состояние как личности.
Так что сказать что-то новое о Хэле было сложно. Потому режиссер высказался лаконично, но очень чётко где надо добавил оттенков, отчего образ приобрел законченную выпуклость и завершенность.
Стало очевидно то, на что в первой части были только даны намёки - Хэл истинный сын своего отца.
Та дистанция, которую он даже не напрягаясь держал с толпой в "Кабаньей голове" внезапно стала буквально осязаемой. Полное осознание своего предназначения и своей роли в грядущих событиях, и основанное на этом самосознание и самоопределение, не терпящее панибратства или пренебрежения.
Первая очень яркая вспышка всего этого возникает на экране, когда Хэл с ледяным лицом спрашивает у Пойнса, правда ли что тот даже заикался о возможности брака Хэла и его сестры Нэл.
Оба парня практически в чем мать родила сидят посреди парильни, и тут поднимается тема оскорбления королевского величия. Должно быть смешно. Но не смешно ни разу. От выражения лица Хэла не хороший мороз по коже пробирает. И сама ситуация не смотря на то, что всё в ней предполагает нелепость и возможность обратить происходящее в шутку, остаётся смертельно серьёзной. И это все исключительно на игре Хиддлстона. Его принц не пыжится как Ричард, не прилагает сверх-усилия чтобы быть королём как отец, он есть принц. В дурацкой обстановке, без портков, но долбанный принц, под взглядом которого Пойнс съёживается, хотя минуту назад довольно дерзко обсуждал с ним опасные темы.
Казалось бы крохотная волна, поднятая письмом Фальстафа, медленно поднимается в цунами, когда Хэл и Пойнс пробираются на чердак "Кабаньей Головы". Сцена юмористическая и принц получает искренне удовольствие от совершаемой шалости. Но, черт возьми, он опять и снова остаётся принцем! И когда он проваливается сквозь гнилые перекрытия в комнату Фальстафа - а это безумно смешно, я ржала как гиена - он сохраняет все королевское величие, в котором не сомневаешься вот ну не секунды. Вот как можно упасть сквозь потолок на старого дурня с проституткой и при этом держаться не просто как король, а именно королём?! Диссонанс дурацкой, смехотворной ситуации с тем как держится и как говорит Хэл, даёт просто фантастический эффект. Это как смеяться, когда тебе вилку в руку вгоняют или плакать, когда щекочут. Потрясающе.
Тут небольшое лирическое отступление к тому, с каким мастерством режиссер использует точные мелочи. Как например дремлющие на посту, но подтягивающиеся гвардейцы при звуке шагов короля - это значит, что у них это уже вошло в привычку! Они просыпаются от его шагов, поскольку это происходит из ночи в ночь. Так вот, принц Хэл в первой части отказывается читать письма и бумаги, которые ему подают в "Кабаньей голове". А время от времени как будто устало потирает то глаза, то переносицу. И тут режиссер добавляет сцену, где Хэл при свечах поздней ночью читается какие-то то ли своды законов, то ли исторические хроники и делает записи. После этой сцены невольно возвращаешься назад, к самой первой сцене короля Генриха IV в первой части - король с трудом, близоруко напрягая глаза читает письмо о победе над Дунканом. Король щуриться, ему сложно разбирать слова. Зрением он заплатил за долгие часы работы по ночам. И выходит что Хэл не хочет, чтобы кто-то знал о том, что его собственно зрение тоже уже сдаёт. Он не может разобрать каракули в плохо освещенных комнатах "Кабаньей головы".
Последний, сокрушительный удар волны поднятого цунами наносится после коронации, когда Фальстаф дерзает обратить к королю - даже вот так "к КОРОЛЮ" - запанибрата. К нему поворачивается тот, кем безуспешно пытался стать Ричард и быть Генрих IV. Это король, каким его хотел видеть Шекспир.
Но Шекспир не был бы Шекспиром, а Эйр был бы не важнецким режиссером, если бы они не подчеркнули, что даже если в кое в ком сложно понять где заканчивается простой смертный и начинается король, это все таки роль. Её исполняет живой человек. Потому лучшая сцена всей пьесы вообще, это Хэл у постели умирающего отца и их прощание.
Удивительнее всего, что при всей естественности проявления королевского величия у Хэла, корону у отца он берет как какой-то простой, никчемный металлический обруч. Одевает его без трепета и придыхания, а потом вообще начинает плакать, без всякой грации и стеснений. В этот момент он просто сын, потерявший отца, так и не успевший с ним проститься. И остается этим сыном через весь безумный, сбивчивый последний монолог отца. В эти последние минуты жизни, принц и король просто отец и сын, и когда сын понимает наконец-то отца, они опять становятся принцем и королем. Потому что только став принцем, сын может дать уйти отцу с миром.
И это, собственно, последний раз, когда мы видим Генриха Ланкастера, сына Генриха Болингброка. Когда через несколько часов он будет с приязнью шутить с братьями, мальчики будут видеть перед собой короля. На их брата роль короля села как влитая. Он больше никогда не будет просто человеком перед другим смертным.
Первой "жертвой" Генриха V в прямом и переносном смысле стал Фальстаф. Саймон Рассел Бил довёл роль до логического завершения гениально. Фальстаф как будто всё тот же Фальстаф - так же жаден, бесчестен и хитёр. Но в нём, как в умирающем короле - и это, скорее всего, не случайная параллель - личность разрывается на две части. Одна из них - старый, усталый, больной философ. Другая - законченный негодяй, который плюнет на всех и на вся, лишь бы урвать кусок побольше. И вот эти две части его личности движутся в противоположным направлениях. Старик-философ все печальнее. Подлец все ненасытнее и циничнее.
Как для Генриха IV последним всплеском сил стал ужас от того, что случилось то, чего он боялся всю свою жизнь, и на поверхность выплеснулось все дурное и ужасное, что скопилось в душе за долгие годы, так Фальстафа толкнуло в последний рывок известие о смерти короля и вставшие перед глазами горы злата, как возможность реализовать самую заветную мечту жизни. Но если король излив из души смрад нашёл утешение и прощение на руках сына, то Фальстаф можно сказать в своих пороках захлебнулся и некому оказалось протянуть руку ему.
Практически все второстепенный роли в фильме были отыграны ничуть не слабее, чем основные.
Жещины Перси, отправившие своего последнего оставшегося в живых мужчину в Шотландию.
Честная проститутка Долли и ее хозяйка миссис Квикли.
Совершенно волшебный мальчик-паж при Фальстафе.
Судья Шаллоу и его кузен Сайленс.
Единственный, кто пожалуй произвел плохое впечатление - принц Джон. Вот пока он молчит и печально хмурит бровки, то довольно приятное оставляет впечатление о себе. Но стоит ему начать "играть"... У него мышцы лица как будто из под контроля выходят. Он так старается передать то, что называют "гаммой эмоций", что на лице у него образуется палитра этих эмоций, только которая побывала в руках неаккуратного художника. И он абсолютно не умеет контролировать голос, как будто для театральной сцены никогда не готовился.
Помимо игры актёров было множество невероятно интересных постановочных находок.
Все тот же проход короля в тронный зал или пролёт Хэла сквозь потолок.
В той же сцене с потолком очень неожиданно Эйр решил судьбу Пойнса. Пойнс довольно интересный и загадочный персонаж, его можно трактовать и так, и этак - от брата-бастарда Хэла до телохранителя, приставленного папой-королем.
Но вот у Эйра, когда Хэл и Пойнс подслушивают откровение Фальстафа, у Пойнса горят глаза и беспокойно постукивают пальцы. Он похож на азартного игрока, готового сорвать банк или отчаянного охотника, которые мысленно подталкивает редкую добычу сделать еще один шаг в ловушку, которая в ту же секунду захлопнется. И вот когда Хэл заканчивает словесную порку Фальстафа, Пойнс выходит с принцем за дверь, но не раньше чем бросает удовлетворенный и торжествующий взгляд на Фальстафа. У него на лице нет обычной издевательской усмешки, даже собственно презрения нет. Это взгляд победителя. А потом он исчезает. Почему?
Если вернуться к самому началу фильмы, то поведение Пойнса выглядит намного более странным, чем казалось тогда. Он довольно свободно держится с принцем, но ни разу в отличие от того же Фальстафа не переходит границы принц/все остальные смертные. Проявляя полное понимание в том, что любит и чего терпеть не может принц, Пойнс тем не менее позволяет себе манипулировать принцем. Он очень хитро поворачивает ситуации и играет словами, подставляя под удар Фальстафа. Именно его идеей было ограбить Фальстафа после ограбления паломников. И именно он предложил еще и высмеять Фальстафа после этого. Его удар практически достиг цели - Фальстаф был взбешён и почти наговорил принцу дерзостей, которые тот ему никогда бы не простил. Второй удар Пойнс нанёс, когда порывшись в карманах Фальстафа выудил оттуда долговые расписки и устроил из этого целое юмористическое представление, зло смеясь над Джеком. И опять Фальстаф чуть не сорвался. Бог любит троицу, и в третий раз Пойнс не промахнулся. Он придумал вариант, при котором у Фальстафа не будет возможности обратить все в шутку до тех пор, пока он не выскажется до самого конца. Наконец-то все сложилось как того Пойнс и добивался. Результатом его усилий стал арест Фальстафа и его подельников. Так кто же такой Пойнс? - Человек короля. Не лично преданный Генриху IV дворянин или выбившийся в люди простолюдин, а тот, кто стоит на защите короны. Фальстаф угрожал короне - Пойнс его уничтожил. И как безликий и безымянный рок исчез до следующего раза, когда его служба будет нужна короне.
Точно такой же человек короля - Верховный судья. Как он служил Генриху IV, так он будет служить Генриху V, которого в бытность последнего принцем упёк в Тауэр за то, что тот разбил ему лицо при исполнении служебных обязанностей.
Они все служат короне, а больше всего ей служит сам король - Генрих V. Его очередь сыграть роль в этом странном симбиозе земного и небесного, человеческого и божественного, когда живая плоть становится единым целым с металлическим обручем, имеющим страшную силу когда называется "короной".
@темы: ужос нибелунгов, ШЕКСПИИИИР!
-
-
18.07.2012 в 09:23Особенно понравилось про чтение по ночам, я об этом как-то и не подумала, а тут так мысль развили!